[roscoe]

Я был одурен мыслью, что такая вещь может существовать в нашем мире. В моем мире. Тонкая и прозрачная, она игралась на солнце, словно огибая его улыбку, когда тепло двигалось пропорционально моему углу зрения, по сути ограниченная всем, но не имеющая никаких препятствий. Хрупкая настолько, чтобы никогда не рождаться, она продолжает быть всегда. И даже тогда, когда энергия жизни встречало своё отражение упираясь в мои пальцы, она продолжала улыбаться мне, чтобы я всегда имел эту связь. Чтобы я мог услышать, когда я буду готов слушать, чтобы далекие планеты могли позвать меня, натянутая до скрежущих рваных легких, она продолжала улыбаться, счастливая от возможности просто жить. И даже когда я предал её, - она не порвалась, наоборот, моя рука онемевшая от напряжения кричала от боли, кричала в отчаяние не убивать. Злоба рвет фонари, сжимает проводники летящих стрекоз, затмевает музыку горящих рек, и не будит, до позднего вечера. Но даже в темноте, она была светом, наполненная памятью своей бессмертной души, с одной единственной функцией - жить. Тот свет, это звук барабанов играющих на пальцах, и жара кипящей крови, готовой пролиться хоть сейчас. Это ожидание, просто безумие сводящие все суставы, и это единственное что не дает тебе заснуть, и потонуть в полной темноте. Волшебное мгновение, когда ты понимаешь, что этот восхитительный образ не превзойти, когда она упрямо улыбается тебе, с потехой взрослого над ребенком. Тебе не перебить её желание, ты концентрируешься не на тех вещах и теряешь контроль. Разбрасываешься, причиняешь вред самому себе, только чтобы разорвать её, чтобы разорвать все связи, готов послужить боли, от зла, не понимая своей глупости сам, твое тело на поводу твоей бессмертной души помнит и - кричит. И когда ты закроешь глаза ты не увидишь, что она продолжает улыбаться тебе, на другом конце чужих рук, или брошенная на дне реки улыбается печальными глазами, размытыми точками для слепцов, звоном приходящим в срок. Не узнаешь в той темноте, тот светлый образ, и испугаешься его как в первый раз, потому что душа сорвала голос. Этот восхитительный образ, та симфония натянутых легких, дым из трубы прощающейся с долгой и холодной зимой, путеводная нить из серебра